История восстания декабристов
Подготовка к восстанию. Создание Северного общества
Дружба Пушкина с декабристами
Надворный судья Иван Иванович Пущин в середине декабря 1824 года отправился в двадцативосьмидневный рождественский отпуск. Рождественские и новогодние праздники он провел у своего отца-сенатора, у директора Царскосельского лицея Энгельгардта, с которым у него была дружба, и у Рылеева, где виделся с Бестужевыми, и, вероятно, с польскими ссыльными - поэтом Мицкевичем и его друзьями Ежовским и Малевским. Пущин готовится к поездке в Михайловское, к Пушкину. Выехал он из Петербурга в Псков 6 января 1825 года.
Чего бы, кажется, "готовиться"? Лучший друг, поэт, в ссылке, в одиночестве, - отпуска уж вторая неделя идет к концу: мчись, спеши, не теряя ни часа... Конечно, Пущин и не хотел медлить. Но это была не просто дружеская поездка.
Немало часов провел он в спорах с Рылеевым о Пушкине. Вопрос стоял самый насущный и самый сложный, - как привлечь Пушкина к делу декабристов? Пушкин всегда был близок к декабристской среде - в Петербурге перед ссылкой (Пущин, Николай Тургенев, Никита Муравьев...), на юге (Вл. Раевский, Нестель, Мих. Орлов...). Предупредив в Кишиневе Раевского об аресте, Пушкин спас от провала все Южное общество, так как Раевский успел уничтожить бумаги. Пушкин не только мечтал вступить в тайное общество - он рвался туда, искал случая и обижался, оскорблялся, видя, что ему как бы не доверяют... Однако - он уже действовал как декабрист - его "ноэли" и сатиры, его ода "Вольность" и другие свободолюбивые стихи ходили в списках по России и будили в людях гражданский дух - сами декабристы воспитывались на них.
С. Волконский думал о приеме Пушкина в тайное общество - не решился. Не решился и Пущин. "Я страдал за него, - рассказывал Пущин, - и подчас мне опять казалось, что, может быть, Тайное общество сокровенным своим клеймом поможет ему повнимательней и построже взглянуть на самого себя, сделать некоторые изменения в ненормальном своем быту. Я знал, что он иногда скорбел о своих промахах, обличал их в близких наших откровенных беседах, но, видно, не пришла еще пора кипучей его природе угомониться. Как ни вертел я все это в уме и сердце, кончил тем, что сознал себя не вправе действовать по личному шаткому воззрению, без полного убеждения в деле, ответственном пред целию самого союза".
В декабристских кругах много говорилось об излишней и доверчивой общительности великого поэта. Пущин говорит о его "ненормальном быте", о "промахах". Вокруг него вились клеветнические слухи (не всегда исходившие из уст врагов), для которых как будто и основания были: Пушкин на юге увлекся Каролиной Собаньской - шпионкой, провокаторшей (вроде как Рылеев Теофанией Станиславовной, тоже полькой...), - но он понятия об этом не имел. Пушкин "переступает границы", "профанирует себя", "проказничает", как с горечью отмечает Пущин.
И вот Пушкин в ссылке. Отношения его с будущими декабристами очень сложны. Клевета поползла за ним... Пушкин знал о ней и страдал невыразимо. Но душевная буря понемногу успокаивалась. Как писал Пушкин:
Поэзия, как ангел-утешитель,
Спасла меня, и я воскрес душой.
Пущин, конечно, знал цену клевете. В беседах с Рылеевым он рисовал образ Пушкина настоящего - чистого, честного, ранимого, но и стойкого. Пущина и Рылеева беспокоило другое.
Пущин видел, какое огромное значение имеет для него самого - для Пущина - общение с Бестужевыми, Штейнгелем, Нарышкиным, Оболенским и другими декабристами, особенно с Рылеевым, какая это глубокая закалка души, сколько это дает твердости, нравственных сил; как помогает быть уверенным в своих гражданских целях.
… 12 декабря 1825 года Пушкин получил письмо Пущина, который призывал его в Петербург. Дурные приметы помешали Пушкину уехать. Не вернись Пушкин с дороги, говорил впоследствии Вяземский, "он бухнулся бы в кипяток мятежа у Рылеева в ночь с 13 на 14 декабря". Именно об этом Пушкин смело сказал царю, Николаю 1: "Все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не быть с ними. Одно лишь отсутствие спасло меня".