История восстания декабристов

Междуцарствие

Канун восстания

13 декабря Николай подписал манифест о своем вступлении на престол (и пометил его 12-м числом).

В этот день Николай собрал в Зимнем дворце членов Государственного совета, занял председательское кресло и сказал: "Я выполняю волю брата Константина Павловича". После этого он встал и стоя прочитал свой манифест. Стояли и члены совета. По окончании чтения все поклонились Николаю...

Присяга была назначена на утро 14 декабря. Первым - около полудня 13 декабря - об этом узнал Н. Бестужев. В тот же день к вечеру вождям тайного общества стало известно о часе собрания Сената для приведения его к присяге - 7 часов утра. Столь раннее для сенаторов - людей в весьма почтенном возрасте - время могло быть выбрано потому, что власти были уведомлены - на сей раз уже из самой столицы - и о готовящемся заговоре, и о том, что сигналом к выступлению будет вторая присяга (доносчиком стал приятель Оболенского Я. И. Ростовцев).

Для Рылеева 13 декабря, канун восстания - день сверхчеловеческого напряжения. Действуют все - члены Думы Северного общества Оболенский и Александр Бестужев, председатель Московской управы Иван Пущин, диктатор Трубецкой. Но роль руководителя в день перед решительным выступлением твердо берет в свои руки Рылеев.

Вечером 12-го и рано утром 13 декабря Рылеев побывал у полковника Финляндского полка Моллера, члена Северного общества. Вечером Моллер был "в наилучшем расположении" (как пишет Н. Бестужев); утром Рылеев его не застал и послал искать его Николая Бестужева. Бестужев с Торсоном наконец нашли его, но он был уже не тот. "При первом вопросе о его намерениях он вспыхнул, - пишет Бестужев, - сказал, что не намерен служить орудием и игрушкой других в таком деле, где голова нетвердо держится на плечах, и, не слушая наших убеждений, ушел".

Утром же Рылеев приехал к Бестужевым на Васильевский остров, накануне вернулась из деревни мать и три сестры Бестужевых. Рылеев их поздравил с приездом. Он был приглашен к обеду и обещал приехать. Затем Рылеев отвез Николая Бестужева к Торсону, а сам отправился к Трубецкому на Английскую набережную. Вскоре туда же приехали И. Пущин, Оболенский, Корнилович и Батеньков. Здесь, очевидно, обсуждались план восстания и манифест, над которым шла работа уже несколько дней. От Трубецкого Рылеев снова приехал к Бестужевым, где был уже и Торсон, и остался обедать. Потом Рылеев с Николаем Бестужевым ездили к Репину и привезли его к Бестужевым. Репин рассказал о положении в Финляндском полку - утешительного было мало: Моллер и Тулубьев изменили; один только Розен надежен. Рылеев просил Репина приложить все усилия к тому, чтобы сорвать утреннюю присягу в полку.

Днем Рылеев был дома, к нему приехали Оболенский, Иван Пущин, Каховский, Александр Бестужев. Ненадолго зашел Штейнгель. Даже Ростовцев заглянул...

"Я спросил у Рылеева, - пишет Оболенский, - какой же план действий, - он объявил мне, что Трубецкой нам сообщит, но что собраться должно на площади всем с тою ротою, которая выйдет первая".

После недолгого разговора Пущин и Рылеев надели шинели, собираясь ехать к Трубецкому. Все начали расходиться. Уже почти у дверей Рылеев в раздумье остановился, потом порывисто обнял Каховского и воскликнул: "Любезный друг! Ты сир на сей земле; ты должен собою жертвовать для Общества: убей завтра императора". Бестужев, Пущин и Оболенский тоже бросились обнимать Каховского. Каховский спросил, каким же образом это надо выполнить. Оболенский посоветовал ему надеть лейб-гренадерский мундир и проникнуть в Зимний дворец. Каховский нашел, что это план ненадежный, - успеют схватить. Тогда кто-то из присутствовавших предложил ему завтра ждать выхода императора у крыльца. Рылеев заметил, что можно убить царя и на площади. Каховский с сомнением покачал головой. "Если не убить Николая, - сказал Рылеев, - может последовать междоусобная война".

Рылеев, сказав это, не открыл всего своего плана. На следствии он признался, что ему "часто приходило на ум, что для прочного введения нового порядка вещей необходимо истребление всей царствующей фамилии. Я полагал, что убиение одного императора не только не произведет никакой пользы, но, напротив, может быть пагубно для самой цели Общества, что оно разделит умы, составит партии, взволнует приверженцев августейшей фамилии и что все это совокупно, неминуемо породит междоусобие и все ужасы народной революции. С истреблением же всей императорской фамилии, я думал, что поневоле все партии должны будут соединиться". Рылеев прибавил к этому, что "сего преступного мнения, сколько могу припомнить, я никому не открывал".

... Затем Рылеев и Пущин были у Трубецкого. Вечером у Рылеева было последнее перед восстанием собрание.