История восстания декабристов

Расплата за "воздух свободы"

Рылеев перед Следственным комитетом

Следственный комитет был учрежден 17 декабря. Как бы ни шло следствие - для Рылеева был самим царем предопределен смертный приговор. "С вожаками и зачинщиками заговора будет поступлено без жалости, без пощады, - писал император. - Закон изречет кару, и не для них воспользуюсь я правом помилования. Я буду непреклонен; я обязан дать этот урок России и Европе".

Николай замыслил показать восставших декабристов кучкой заговорщиков, "злодеев" (хотя он очень скоро убедился в обширности этого революционного движения).

Рылеев предвидел это. Он не мог допустить, чтобы дело его жизни было вырвано из истории, чтобы не осталось примера для будущих поколений, которые могли бы учиться на всем - на подвигах их и на их ошибках (между прочим, точно так же думал Пестель).

"Рылеев старался перед Комитетом выставить Общество и дела оного гораздо важнее, нежели они были в самом деле, - пишет Николай Бестужев. - Он хотел придать весу всем нашим поступкам и для того часто делал такие показания, о таких вещах, которые никогда не существовали. Согласно с нашею мыслью, чтобы знали, чего хотело наше Общество, он открыл многие вещи, которые открывать бы не надлежало. Со всем тем, это не были ни ложные показания на лица, ни какие-нибудь уловки для своего оправдания; напротив, он, принимая все на свой счет, выставлял себя причиною всего, в чем могли упрекнуть Общество. Сверх того, Комитет употреблял все непозволительные средства: вначале обещали прощение; впоследствии, когда все было открыто и когда не для чего было щадить подсудимых, присовокупились угрозы, даже стращали пыткою. Комитет налагал дань на родственные связи, на дружбу; все хитрости и подлоги были употреблены... Позволены были свидания, переписка, все было употреблено, чтобы заставить раскрыться Рылеева".

Формально Рылеев был только одним из членов Думы Северного общества - наряду с Оболенским, Муравьевым, Трубецким, Александром Бестужевым. На самом деле он был главой революционного движения в Петербурге. Царь это, конечно, понял. Затем, в ходе следствия, фигура Рылеева - как руководителя и вдохновителя декабристов - все более укрупнялась.

24 декабря на заседание Следственной комиссии был вызван Рылеев. Его привели с завязанными глазами. В большом зале Комендантского дома сняли повязку. Тут он увидел эту комиссию в полном составе.

Рылеев стоял перед покрытым красным сукном столом в виде буквы П, обращенной к нему концами. На каждой стороне стола пылало по тройному шандалу. Люстра со свечами сверкала под потолком. На стене поблескивал маслом огромный портрет стоящего во весь рост Александра I. От обильного света у Рылеева заломило глаза... Семнадцать раз побывал Рылеев в этом зале.

Великий князь Михаил и Дибич на этих допросах присутствовали редко. Татищев неизменно дремал, сложив руки на животе. Вопросы задавали Бенкендорф, Левашов и Чернышов. Первые два - спокойно. Чернышев - кипятился, набрасывался с угрозами, возвышал голос до крика, а то иронизировал, старался унизить допрашиваемого. Однако многие декабристы смотрели на него с откровенным презрением.

Рылеев глядел поверх его кудрявой головы и отвечал медленно, глухим голосом, как бы сам с собою разговаривая или как бы диктуя писарю. Секретарь - Андрей Ивановский (приятель Федора Глинки, член Вольного общества любителей российской словесности) - записывал: "...и я сказал: "До созвания Великого Собора надобно же быть какому-нибудь правлению", - и потом спросил: "Кто оное будет составлять?" - то Трубецкой отвечал: "Надобно принудить Сенат назначить Временную Правительственную Думу и стараться, чтобы в нее попали люди, уважаемые в России, как, например, Мордвинов или Сперанский, а к ним в правители дел назначить подполковника Батенькова".

...Капитанам или ротным начальникам поручил князь Трубецкой распустить между солдатами слух, что цесаревич от престолу не отказался, что, присягнув недавно одному государю, присягать чрез несколько дней другому грех. Сверх того сказать, что в Сенате есть духовная покойного государя, в которой солдатам завещано 12 лет службы, и потом, в день присяга, подав собою пример, стараться вывести каждый кто сколько успеет из казарм и привести их на Сенатскую площадь". Трубецкой был избран диктатором - за него отдал свой голос и Рылеев. Поэтому он и говорил о нем как о главном распорядителе. По любому вопросу последнее слово было за Трубецким, по крайней мере должно было быть. К концу следствия стало ясно, что негласным революционным диктатором был Рылеев. И если бы Трубецкой не скрывался, а прямо сказал, что он отказывается руководить действиями мятежных войск на площади, - все пошло бы по-иному.

Вот какое мнение о Рылееве составилось у Боровкова: "Рылеев был пружиною возмущения; он воспламенял всех своим воображением... давал приказания и наставления, как не допускать солдат до присяги и как поступать на площади. Рылеев действовал не из личных видов, а по внутреннему убеждению в ожидаемой пользе для отечества, предполагая, что с переменою образа правления прекратятся беспорядки и злоупотребления, возмущавшие его душу".

24 апреля 1826 года Рылеев заявил комиссии: "Признаюсь чистосердечно, что я сам себя почитаю главнейшим виновником происшествия 14 декабря... Словом, если нужна казнь для блага России, то я один ее заслуживаю". Рылеев сознательно добивается смертного приговора. После крушения своих революционных надежд он считает свою жизнь конченой. И вовсе не нечаянно он сделал тогда же, 24 апреля, признание, ставшее для него роковым: "Мне самому часто приходило на ум, что для прочного введения нового порядка вещей необходимо истребление всей царствующей фамилии. Я полагал, что убиение одного императора не только не произведет никакой пользы, но, напротив, может быть пагубно для самой цели общества, что оно разделит умы, составит партии, взволнует приверженцев августейшей фамилии и что все это совокупно - неминуемо породит междоусобие и все ужасы народной революции. С истреблением же всей императорской фамилии, я думал, что поневоле все партии должны будут соединиться".

Можно представить, какое впечатление это произвело на Николая I. 25 апреля он написал матери: "Рылеев открыл вчера весь свой план относительно 14-го и сознался, что он действительно намеревался всех нас убить".

Затем - в течение мая - последовал ряд очных ставок Рылеева: с Трубецким, Каховским, Бриггеном, Арбузовым, Торсоном, Завалишииым, Александром Бестужевым, Батеньковым и другими декабристами.

"Вид Рылеева сделал на меня печальное впечатление, - вспоминал Трубецкой, - он был бледен чрезвычайно и очень похудел: вероятно, мой вид сделал на него подобное же впечатление... По соглашении предмета, по которому была у нас очная ставка, князь А. И. Голицын вступил в Рылеевым и со мной в частный разговор и продолжал его некоторое время в таком тоне, как будто мы были в гостиной, даже с приятным видом и улыбкой... Разговор князя Голицына касался различных предположений Рылеева, Пестеля, моих относительно временного правления, в случае, если б попытка наша удалась".

Голицын мог позволить себе светский разговор - следствие практически окончилось, итоги уже подведены. С Рылеевым ему хотелось еще и потому поговорить, что них не так давно было общее дело, - и Голицын и Рылеев приложили немало усилий к делу освобождения от крепостной зависимости Никитенко - талантливого крестьянского юноши.